— Мне кажется, — осторожно сказала я, — для того все это и придумано: пока гости стучатся в дверь, хозяева тихонько смываются через окно.
— Что-то вроде того. Правда, у эльфов это называется гораздо длиннее и торжественнее.
— Погоди-ка! А мы что, тоже будем составлять гороскопы и прошения? — Астрология начиналась в пятом семестре, и я знала о ней только то, что она стоит в учебном плане. — Этак не то что ковенцев, тут и глубокой старости дождаться можно…
— Тебе, Яльга, старость не грозит! — многозначительно сказал Сигурд.
Я задумалась, но переспрашивать не стала.
Рихтер только отмахнулся:
— Нас этикет не касается. В конце концов, мы посещаем не королевскую чету, а просто старых друзей. Нам будут рады — и, кстати, во многом благодаря гороскопам.
Он покосился на меня, и я, поняв намек, спросила:
— То есть? При чем тут гороскопы?
Сигурд, смирившийся с ролью кухонной феи, раздал нам ежевечерние кружки с горячим кафием. Я сделала глоток и обожглась, но не подала виду. Оборотень нуждался в поощрении; я припомнила Полин, подобрала слова и восхищенно сказала:
— Ах, Сигри, ты превзошел сам себя! Это не кафий, а просто… хм… бальзам какой-то! Такого вкусного кафию я ни разу не пила!
Сигурд просиял. Эгмонт внимательно посмотрел на меня поверх кружки.
— Кафий как кафий, — нейтрально произнес он. — И вчера был не хуже.
— Верю специалисту! — мгновенно нашлась я. — Сигри, завтра кафий варит Эгмонт. Будет кафий по-магистерски! Вот и сравним…
— Э нет, — решительно воспротивился маг. — Завтра будет кафий по-эльфийски, сваренный собственноручно ее величеством Рандориэлью. Помнится, туда входит пять видов цедры, шестнадцать пряностей, особенный сироп… — Он подумал и мечтательно добавил: — А вода для этого кафия берется из самого чистого в мире источника.
Я представила нечто прозрачное, холодное, со вспыхивающими на солнце брызгами и дополнила картинку юной эльфийской девой в короне и с кувшином на плече. Если такое нарисовать на пергаменте, а сверху посыпать золотой пыльцой, можно смело дарить Полин на Новый год.
— Да вы романтик, магистр, — не без ехидства отметила я.
— Эльфы, — пояснил Сигурд. — С кем поведешься…
Я припомнила другую лыкоморскую поговорку: «С оборотнем ляжешь — с блохами встанешь», — и поторопилась вернуть разговор в безопасное русло:
— Так что там насчет гороскопа?
Кафий, пускай без цедры и пряностей, был сварен вполне прилично, и потому мне уже начинало хотеться спать. Судя по всему, Эгмонту тоже — поэтому он был краток.
— Семейная жизнь у Трубадура с Рандориэлью получилась счастливая, но весьма бурная. Она — эльфийка, он — человек, зато родом из Кабреры. А попасть под брошенный сгоряча фамильный сервиз даже боевому магу не хочется. В общем, я поговорил с магистром Зираком — он первоклассный астролог, Яльга, ты не знала? — и решил наносить им визиты только в благоприятные дни.
— Для кого благоприятные? — въедливо уточнила я.
— Для правящей королевской четы, разумеется. — Эгмонт был сама официальность. — Но оба они, и Рандориэль, и Родриго, отродясь не увлекались астрологией, так что выводы сделали прямо противоположные. С вечера, допустим, они разругались вдрызг, любимая собачка королевы с перепугу изгрызла обои в тронной зале, гномский посол выпил все запасы успокоительного — наступает утро, приезжаю я, и все разом становится хорошо. Дырку на обоях загораживают картиной (а то, что она стоит прямо на полу — так это творческое переосмысление!), собачку срочно дарят гномскому послу. Немедленно выясняется, что ночью Родриго сочинил свою лучшую кантату, которая исполнена такой любви и такого трагизма, что Рандориэль, рыдая, бросается ему на шею. Все! Все довольны.
— А у Принце… Рандориэли разве нет своего астролога?
— Есть, разумеется. И всякий раз, когда мы с ним сталкиваемся, он смотрит весьма понимающе. Один раз даже назвал меня коллегой. Но не в астрологе дело — не знаю, что сейчас с гороскопом, а вот собачки, послы и скандалы случаются у эльфов довольно часто. Нам обрадуются, как родным.
— А как пройти во дворец? Потайным ходом?
— Обычным. Меня там знают.
— Кружку давай, — сказала я, выдержав почтительную паузу.
После того как Сигурд добровольно взял на себя готовку, мне было как-то неловко отмазываться от мытья посуды. А чтобы Эгмонту было не так обидно, мы поделили эту миссию пополам. Один вечер я — один вечер он. А что? Все честно.
Всю ночь мне снился сон — один, зато большой и приятный. Сперва это был эльфийский лес — весь такой смутно-золотистый, с разлапистыми листьями и изломанными тенями от ветвей. В лесу почему-то пахло самыми модными духами алхимического факультета. Я бродила по каким-то бесконечным полянам, а следом за мной по деревьям прыгал отряд остроухих лучников. «Погранцы, наверное», — ласково думала я. Им только хвостов не хватало.
Потом лес как-то кончился. Посреди широкой эльфийской степи воссияла огромная стрельчатая башня. Стены ее были выложены опалом (опала я в жизни не видывала, поэтому во сне он переливался всеми цветами радуги). По высокому тонкому шпилю бегал вверх-вниз сгусток золотого сияния. «Да это же наш Солнечный шпиль!» — дошло до меня. Неужто близнецы и его сперли?
Двери башни распахнулись, и оттуда величаво выплыла эльфийка в короне. Корону я запомнила, эльфийку — нет; кажется, за спиной у нее маячил чернявый субъект с лютней, и оттуда слышалось непрерывное жалобное позвякивание.