Путь к золотому дракону - Страница 123

123

— Guten Abend, — ответил Herr Egmont.

Оборотень посмотрел на него долгим внимательным взглядом.

— О, magistre, — восхитилась я, старательно выговорив дрожащее «р». — Mais vous etes polyglotte!

— Я родом из этих мест, — пожал плечами Рихтер, проигнорировав мой сарказм. — Кстати, ma mere est araniesse. Так что араньенский язык я тоже знаю неплохо.

Я обиженно хмыкнула. Ну хоть когда-нибудь, ну хоть один разочек я могу быть лучше этого надутого мрыса?

— Значит, так, — вмешался Сигурд, прервав зарождающийся международный конфликт. — Еще одно слово — и вы у меня будете греакор изучать! И оба эльфаррина, старший и младший. Язык у нее не заворачивается, ишь ты! Такое «р» не каждый волк прорычит. Лодырь ты, Яльга, вот что!

— А я что говорю! — поддержал его маг.

Я опешила. Вот от Сигурда я такого не ожидала.

— Сигри! И ты туда же? А я к тебе — со всей душой, почти как к родному! Что бы сказала твоя достойная матушка, Сигурд дель Арден?

— Что эльфаррин пора изучать! — упрямо буркнул оборотень. — Это, между прочим, язык международного общения!

— А мне казалось, мы с ней и так прекрасно друг друга понимали… — заметила я как бы вскользь.

Сигурд несколько смутился и больше к этой скользкой теме не возвращался.

— Обратите внимание, — ни к селу ни к городу произнес Эгмонт, — на удивительную архитектуру этого замка. Издалека он кажется почти игрушечным, но на самом деле еще никому не удавалось его взять.

— А что, много было желающих?

— Еще бы! Да одни винные погреба чего стоят! Им больше шестисот лет, и говорят, что целы еще бочки, которые помнят самого первого барона Хенгерна. Четыре века назад, во времена Сорокалетней войны…

Никогда раньше не замечала за Эгмонтом любви к истории и спиртным напиткам. «Что с человеком делает визит в родные края!»

Дорога между тем поднималась в гору, и совершенно непостижимым для меня образом мы вдруг очутились прямо перед замком. Вблизи он еще сильнее напоминал пряничный домик — я видела такие в витринах дорогущих лавок, особенно зимой, под Новый год. Башенки оказались ненастоящими: так, изящные островерхие надстройки над боковым фасадом. Но красная крыша! Резные балкончики! Вразнобой торчащие дымовые трубы!

Я не понимала только одного: каким образом сие прелестное сооружение смогло пережить столько войн и сберечь винные запасы. Одно из двух: либо я чего-то не понимаю в фортификации (я в ней и впрямь почти не разбиралась, но такие выводы, кажется, может сделать и полный профан), либо со времен войн и набегов замок успели несколько раз перестроить. Но, присмотревшись, я поняла, что ошиблась дважды. Замок был стар и отнюдь не беззащитен. Его окутывала тончайшая сеть магической защиты, и мне не стоило труда узнать стиль отдельных заплат.

Передний фасад замка был спрятан за небольшим садом. Я почему-то считала, что во всех приличных замках садики разбивают во внутреннем дворе, да и то для сугубо практических надобностей — целебные травы, пряности, яды. Во всяком случае, так писалось в тех трактатах, к которым нас отсылал уважаемый кем-то волхв Легкомысл. Но темная зелень неподстриженных деревьев так странно контрастировала со светлой, почти песочного цвета стеной, что я просто смотрела, забыв про все и всяческие трактаты.

Дорожка была посыпана не то невероятно крупным песком, не то очень мелким гравием. Мы поднялись почти на самую вершину холма, когда навстречу нам из-за деревьев выбежал мальчик лет девяти в красной курточке. За ним, изрядно отставая, торопился пожилой господин в длинном просторном одеянии, на котором не хватало разве что вышитых комет.

— Луи! — горестно взывал он. — Луи! — И далее непонятно, потому что араньенский я знала в строго очерченных пределах.

— Эгмонт! — Не добежав нескольких шагов, мальчик остановился, тоскливо глянул через плечо на субъекта в балахоне и скороговоркой выдал: — Приветствую-вас-уважаемый-старший-брат-и-его-спутники! — На этом он счел свой долг выполненным и радостно добавил: — Это я вас первым заметил! Я!

К моему искреннему облегчению, мальчик говорил на лыкоморском — с невероятным акцентом, но вполне разборчиво.

Подбежавший субъект несколько минут пытался справиться с одышкой, после чего выдал длинную укоризненную тираду. Она, похоже, не предназначалась для посторонних ушей и потому была без перевода. Привычный Луи только передернул плечами.

Я смотрела на него и вспоминала вечное развлечение всех сирот-побродяжек — выдумывать себе хитроумную родословную, благородных родителей, горюющих об утраченном чаде, и богатый дом (в скобочках — замок, в скобочках — нужное подчеркнуть). Реальный родитель, пускай и благородный, и с замком, меня категорически не устраивал: я знала жизнь и смело полагала, что он отнюдь не горюет. Но сейчас я понимала, что завидовать было особенно нечему. О боги мои! Так что, меня бы тоже так вырядили? Я представила себе себя же — с завитыми, красиво уложенными волосами («Не дергайтесь, фройляйн, эта шпилька ничуть не колется! Зато прическа совсем как у супруги вашего папеньки!»), в пышном платье мытого бархату с выступающими из-под кружавчатых нижних юбок панталончиками, в ажурных чулочках и туфельках, расшитых жемчугом. Стало как-то не по себе. А ведь носила бы, куда денешься!

Луи было немного проще — ни кружавчики, ни панталончики ему не грозили. Да и жемчуга на его туфлях не имелось. Однако с лихвой хватало и того, что есть: коротенькая бархатная курточка, нежно-кремовая рубашка с пышным кружевным жабо, темные кюлоты с шестью крупными пуговицами по боковым швам, белоснежные — да уж, не повезло — чулки плюс туфли с крупными пряжками. Завершал картину бархатный берет с пером неведомой птицы.

123