— Яльга, хватит спать! Через два часа телепорт в Межинград. Э-эй! Если ты решила насовсем остаться с отцом и братьями, то, конечно, можешь спать и дальше. Кое-кто этому очень даже обрадуется…
«Панна, панна моя!» — отозвалась память голосом пана Богуслава. Я вздрогнула и проснулась.
Было еще очень рано, над лесом едва-едва занималась заря. В кресле темного дерева сидела с ногами Лерикас Аррская; на полу стояли сброшенные сандалии, состоявшие из деревянной подошвы и множества ремешков. В полупрозрачном утреннем сумраке ее глаза казались особенно яркими.
— А… сколько времени? — спросила я и прокашлялась.
— Почти пять.
Мрыс эт веллер! Уныло зевнув, я села на постели и увидела приготовленную для меня одежду. Настроение сразу прыгнуло вверх: вместо юбок, корсажа и лент на стуле скромной кучкой лежал мой старый дорожный костюм. «Мелочь, а приятно!» — подумала я, завязывая тесемку штанов.
— Ты уже поняла, что значат эти руны? — вдруг спросила Лерикас.
Я машинально глянула на татуировку. Она как будто сделалась ярче.
— Нет…
— Ну, значит, позже поймешь.
Она спустила ноги и принялась нащупывать сандалии. Я смотрела на это и пыталась осознать, что нахожусь в одной комнате с конунгом оборотней и золотым драконом. Но если разум соглашался и готовился трепетать, чувства утверждали, что я разговариваю с равным. Ну… со старшим равным, вроде Эгмонта.
А может, Лерикас самой этого хочется?
Мне вдруг припомнилась полянка, усеянная ромашками, плавящиеся зеркала и холод, пронзавший меня до костей, — но сейчас тот ужас уже не казался таким ужасным. Даже нет, не так. Его как будто вообще не было на свете.
— Скажи… те… — неловко начала я, но Лерикас предложила, не отрываясь от шнурков:
— Давай лучше на «ты», если не против.
— Хорошо, — выпалила я, торопясь задать все вопросы, пока они не разбежались. — Что за лестница? Что за двери, ромашки, зеркала?.. И… — Лерикас внимательно смотрела на меня, — почему мне кажется, конунг, что вокруг нас складывается единая мозаика? Может, это странно звучит, но… каждое событие будто притерто к предыдущему, все ложится одно к одному…
Оборотница прикусила нижнюю губу. Она явно раздумывала над ответом.
— Я немногое могу тебе сказать, — наконец произнесла она. — Но подумай хорошенько: когда началось то, о чем ты говоришь?
— Когда мы встретились с Сигурдом, — брякнула я и тут же поняла, что ошиблась. — Нет… когда я увидела Эгмонта! Или нет, еще раньше…
Я отчетливо вспомнила то, что случилось двенадцать лет назад в последний день зимы, и уверенно сказала:
— Когда Хендрик выпустил Тьму на волю.
— Подумай об этом, — предложила Лерикас и резко изменила тему разговора: — Но вы молодцы, Яльга, — вы просто молодцы! Я в общем-то почти не сомневалась, что так все и выйдет. Но знаешь, все едино страшно следить за этим со стороны…
Я кивнула, мало что поняв из последней фразы. Ну да, мы молодцы — на лестнице не заблудились, из ромашек вылезли, пана Богуслава не покусали, хотя порой очень хотелось. Но при чем здесь Хендрик? Доплетая косу, я все пыталась сопоставить отдельные кусочки мозаики между собой — в существовании этой мозаики не могло быть никаких сомнений. Хендрик — Тьма — мы трое — почему-то вспомнился Слепой треугольник…
Лерикас, как и Лис, предпочитала говорить загадками.
— Сумку только не забудь, — совершенно незагадочно напомнила оборотница, когда я шагнула было к двери.
Мы спустились по лестнице. Светлело на глазах; издалека донесся хрипловатый, но возмутительно бодрый петушиный крик.
— А почему так рано? — рискнула я.
Лерикас фыркнула.
— Ты вообще знаешь, сколько спала?
Я подумала и помотала головой.
— Три дня, — просветила меня Лерикас. — Причем изредка просыпалась, ела, разговаривала, сообщала, что очень хочешь спать, и опять отключалась. Что, не помнишь?
— Нет, — честно сказала я. — Совсем.
— Спроси у Эгмонта, если мне не веришь.
— А что случилось за эти три дня?
— Сигурд уехал, — буднично сказала оборотница. — Ты, между прочим, помахала ему из окошка, а до того долго передавала приветы и обещала приехать навестить. Особо просила передать привет Вульфгару — дескать, он не успел научить тебя играть на флейте…
— То есть… как это уехал? — тупо переспросила я. За эти недели я так привыкла к волкодлаку, что не могла и представить, как можно жить без него.
Лерикас окинула меня очень внимательным взглядом.
— Знаешь, — нейтрально сказала она, — в сущности, от Межинграда до Арры не так уж далеко.
— Ага, — подтвердила я. Но на душе все равно было погано.
Сигурд!.. Большой, лохматый, добрый и очень хитрый — я не знала ни одного, кто умел бы так мастерски прикидываться валенком… Он был первым моим другом. И сейчас…
Нет, не надо об этом. Если наши проблемы закончились, это вовсе не значит, что закончилась и наша дружба.
В конце концов, у него есть Арра и есть семья.
Мы вышли во внутренний двор. Поверх старых плит горели очертания будущего телепорта. Возле стены стоял Эгмонт, который — я почувствовала определенное дежавю — опять разговаривал с тем молодым ковенским магом. Теперь, чувствуя себя относительно хорошо, я не могла не отметить, что маг мне нравится. Худощавый и невысокий — на голову ниже Рихтера, — тем не менее он держался очень свободно. Я припомнила, что даже тогда, после взрыва, он ухитрялся не выглядеть неряшливым, хотя было видно, что досталось ему не меньше прочих. Ну а сейчас это был самый натуральный араньенец, как на картинках рисуют: темные волосы заплетены в коротенькую косичку, на камзоле ни пылинки, правая рука привычно лежит на эфесе шпаги.