И мимо нам никак не проехать.
Лес равнодушно обступал дорогу с обеих сторон. Раньше, до того как мы свернули на Старый шлях, нам изредка попадались деревья с почерневшими стволами, лишенные листвы, — те, что вымерзли, не пережив суровой лыкоморской зимы. Здесь таких не имелось. Здешние деревья были как на подбор: высокие, крепкие, с длинными ветвями, заслоняющими дневной свет. Понизу рос какой-то кустарник, густой и даже на вид колючий; я предположила, что это малина, но проверять не хотелось. Если закрыть глаза и так проехать с десяток саженей, ни за что не отличишь то место, мимо которого едешь, от того, которое уже проехал. Невольно создавалось впечатление, что мы ходим по кругу.
Ветер — и тот стих. Воцарилась тишина, нарушаемая только низким жужжанием: мимо нас то и дело пролетали какие-то жуки. Они были довольно крупными — едва ли не в полпальца длиной, — и я не без оснований опасалась, что один такой врежется мне в лоб. Или, того хуже, залетит в ухо. Но жукам на меня было начхать с самого высокого из местных дубов, они проносились туда-сюда, гудя как гномские агрегаты. Странно было, что при таком количестве насекомых все местные листья не изъедены их потомством.
Солнце поднималось все выше, становилось жарковато. Воздух здесь был неподвижным, как в банке; пахло прелой листвой, разогревшейся на солнце корой и чем-то еще, чем всегда пахнет в глубине леса. Я давно сняла куртку, но металлические талисманы, нагревшиеся под рубашкой, все равно прилипали к коже. Перевязь с ножами, которую я все-таки невесть зачем нацепила поверх рубашки, ощутимо давила на плечи. Зато бабкин браслет не причинял никаких неприятностей.
Мы ехали, наверное, уже часов пять. Время двигалось к полудню. Странно: здесь не хотелось ни есть, ни пить. Я слышала, как тихонько переливается вода в моей фляжке, но не испытывала ни малейшего желания сделать глоток. Скорее уж немного хотелось спать. Хотелось бы, если бы не чувство тревоги, яростно лупившее крыльями у меня в животе.
Мы подъезжали все ближе.
Внезапно впереди раздался тихий шелест — настолько тихий, что я бы ни за что его не разобрала, если бы не ждала чего-то подобного вот уже шестой час подряд. Он приближался; Сигурд и Эгмонт быстро переглянулись, и волкодлак наполовину вытащил меч из ножен, а маг вскинул руку, готовый в любой момент ударить заклинанием. Мои серьги вдруг нагрелись и чуть завибрировали, а в следующий миг на дороге перед нами показался вихрь. Это был широкий столб мутного воздуха, бешено вращавшегося вокруг своей оси; я почему-то очень четко увидела, что вершина его не уходит в облако, а просто тает чуть ниже самых высоких веток. В нем кружились листья, камни, комья земли… вихрь шел на нас, поднимая с дороги весь мелкий мусор и обрывая листья с ветвей, меня хлестнуло по лицу бешеным порывом горячего ветра — и я сама не поняла, когда успела выхватить первый попавшийся под руку метательный нож.
Вихрь был уже совсем рядом, но время вдруг замедлилось. Я как будто проскользнула в промежуток между двумя секундами. Очень четко, как показывал Сигурд, я занесла руку и с силой метнула нож вперед.
Он исчез меж бешено кружащихся листьев, и в тот же момент по лесу разнесся громкий вопль. Вихрь мгновенно пропал — весь, вместе с грязью, листьями и камнями. Даже ветки не дрожали. Нож, испачканный в чем-то черном, лежал посреди тракта.
Все, как написано в книгах…
Я выдохнула, кое-как изобразила в воздухе Знак — не знаю, какому богу была адресована моя благодарность, — и перекинула ногу через седло. Нож следовало поднять.
— Яльга, нет! — почти крикнул Эгмонт. Я не отошла еще от опасности и потому мгновенно замерла. — Не спускайся, это может быть опасно!
Он протянул руку, быстро прошептав заклинание, — нож поднялся с земли и подлетел ко мне. Я аккуратно взяла его за рукоять, но черная дрянь уже выцветала, и через несколько секунд клинок вновь был чист.
Кони, между прочим, нисколько не испугались.
— Началось, — бесстрастно прокомментировал Сигурд.
Мы поехали дальше. Я чуть дрожала от возбуждения, мало-помалу начиная осознавать, что только что спасла жизнь всем нам троим — больше ни у кого не было метательных ножей. Сомневаюсь, что этот вихрь можно было развеять заклинанием, а уж на меч он точно плевать хотел.
Отступать было некуда, мы все это понимали. Теперь, когда чувство смутной тревоги ушло, уступив место совершенно осознанному пониманию действительности, я слышала мир гораздо лучше. И готова была поклясться, что за нашими спинами нет вообще ничего: мироздание сворачивалось как восточный ковер, двигаясь с той же скоростью, что и наши лошади. Оборачиваться не рекомендовалось, но пару раз, когда шлях делал поворот, я невольно бросала быстрый взгляд через плечо. Там все было прежним — и вместе с тем плавилось, как воск на огне.
Возможно, нам не стоило сюда ехать. Но вариантов уже нет. До захода солнца мы выберемся из этого леса, потому что должен же хоть кто-то из него выбраться!
Хотя бы назло ковенцам.
Опять же — если не выберемся, они будут искать нас до скончания веков. До посинения. Передавая сей благой завет из поколения в поколение. Тоже неплохо, если вдуматься. «Вот вам, гады! — как любил говаривать один мой знакомый гном. — Умру, а ногой дрыгну!»
Солнце стояло в зените, не спеша спускаться к западу. Пустое прозрачное небо казалось выцветшим от жары; я задыхалась в стоячем воздухе, рубашка липла к телу, и оставалось лишь радоваться тому, что в этом лесу не было комаров. Иначе бы добрая их половина вилась сейчас вокруг нашего отряда. Эта жара давила на мозги и путала мысли; иногда мне казалось, что мы едем через лес вот уже который год, а дорога все не кончается.