Вполне возможно… Я вспомнила, как встретились Ратори и князь Янош. Едва ли моя бабка могла желать этого союза. Вернее всего — она была не в силах что-либо изменить, узнав обо мне слишком поздно. Ей пришлось смириться и со смертью дочери, и с рождением внучки-полуфэйри. Люди очень упрямы и сами выбирают свои дороги…
— Яльга, так ты что, получается, сирота? — Сигурд был потрясен. — А отец куда смотрел? Да у нас в Конунгате за своего щенка…
— У вас дети рождаются реже, Сигри, вот вы их и бережете… А у князя, наверное, своих несчитано. Знаешь, как говорят: выйду на дорогу, брошу кулек конфет — детишки пробегут, может, и мои среди них окажутся…
— Я же говорю, папенькина кровь, — хладнокровно прокомментировал Эгмонт. — А ты говоришь — как узнал, как узнал…
— А дед с бабкой? — не унимался оборотень. Я представила, какие крепкие должны быть у волкодлаков родственные связи, если для Сигурда непостижимо, как могли не углядеть за одним-единственным ребенком. — А тетки там всякие, дядья?
Я отхлебнула горячего кафию.
— В ту ночь, когда я родилась… когда моя мать умерла родами… мой дед осиротел тогда дважды. Моя бабка бесследно исчезла, и никто не знал почему.
— Хорошо, — не сдавался Сигурд. — Дед-то, дед у тебя никуда не исчез?!
— Не исчез, — согласилась я. — Баро не может исчезнуть: как тогда табору жить? Просто… я, наверное, в детстве была больше фэйри, чем сейчас. А сказки про подменышей — их везде рассказывают. И как-то ночью я подслушала…
— Можешь не продолжать, — кивнул маг. — Сбежала наутро?
— Нет. — Я ухмыльнулась, вспомнив, как ловко увела лучшую кобылу табора. Потом, правда, неблагодарная животина сбежала, но это отнюдь не умаляло моего тогдашнего мастерства. — Под утро, Эгмонт, зачем мне было дожидаться зари? Мы, подменыши, как известно, не выносим солнечного света.
— Это ж сколько тебе лет тогда было? — нехорошим голосом осведомился оборотень. Кажется, по моей вине рухнуло его доброе отношение к людям. Ничего, Сигурд — он отходчивый, он простит.
— Восемь. Сигри, ты не переживай! У нас, если что, в четырнадцать уже детей рожают.
— Вот-вот! — негодующе произнес волкодлак. — Потому-то у вас такое отношение ко всему — безответственное! Дети, чтоб ты знала, Яльга, — это очень серьезно! Разве ж можно допустить, чтоб в четырнадцать лет… Сами еще щенята! Ничего не знают, ничего не умеют! Их самих еще учить да учить! И вообще, детей — их еще заслужить надобно!
— Да не волнуйся ты так, — поспешно сказала я, пока оборотень набирал воздуху для очередной тирады. — Я пока никого рожать не собираюсь. Как только соберусь, непременно твоего совета спрошу!
— Яльга! — обиженно возопил волкодлак. — Да я же не про это!..
На помощь мне пришел Эгмонт.
— Я одного только не понял, — сказал он, выливая из джезве оставшуюся гущу. — Как звали твою бабку? Какую стихию она воплощала?
Я улыбнулась правым уголком рта и машинально потрогала браслет.
— Насчет стихии ничего сказать не могу… Но мой дед стал вдвое удачлив, когда привел молодую жену. Это все, что я могу сказать, а то имя называть все же не хочется. Или ты хочешь лично познакомиться со всеми моими родственниками?
— Да нет, наверное, — подумав, отказался маг. — Рановато. Знакомство с родственниками — слишком важный шаг в жизни мужчины. Правда, Сигурд?
Этой ночью спали все, включая Сигурда, — наверное, именно поэтому он наутро был таким счастливым. Когда я предложила свою помощь в приготовлении завтрака, оборотень только отмахнулся. Над поляной витал почти неуловимый запах кафия, но даже это не могло испортить ему настроения и аппетита.
Мы позавтракали и отправились в путь.
До перевала Двух Топоров, по которому проходит граница Конунгата, оставалось не так уж много, и мы рассчитывали пройти эту дорогу за один дневной переход. Пока что вокруг лежали ничейные земли. Я уже испытала на себе, что это такое, и была только рада очутиться там, где действуют хоть какие-то законы. Пускай и нечеловеческие. В конце концов, Сигурд — тоже волкодлак, а с ним-то всегда можно договориться!
В полдень мы сделали короткий привал, потому что лошадям нужен отдых. Ну и нам, наверное, тоже. Наполнив фляги водой из обмелевшей речки, мы отправились дальше.
Тропа долго вилась по краю обрыва — довольно пологого, заросшего травой, но все едино очень высокого, — и мы были вынуждены идти пешком, ведя коней в поводу. Внизу виднелась узкая долина, на дне которой извивалось высохшее русло; с другой стороны ее защищали высокие полосатые скалы, почти лишенные растительности. Еще дальше вставали могучие кряжи, чьи вершины скрывались в белесых летних облаках.
— Лан-Мэйдаррен, — тихо сказал Сигурд.
Я не была уверена, что он обращается именно к нам. Подтвердив эту мысль, оборотень прошептал что-то на греакоре. И здесь, на пыльной тропе, ведущей к перевалу, гортанные звуки волкодлачьего языка казались гораздо уместнее, чем в человеческих городах.
В чистом, пронзительно синем небе, напоминавшем перевернутую миску эльфийского стекла, неподвижно висела черная точка. Ястреб, подумала я. Или орел.
Или дракон.
Мы вышли за пределы мира людей — древнего зачарованного круга, защищающего Младших Детей от созданий старого мира. Находясь внутри, я часто досадовала на него, но сейчас отчетливо понимала, насколько одиноки мы трое посреди этой горной тишины. Мой разум как будто раздвоился: я брела по тропе, сжимая в руке поводья, и одновременно кружила в небесах, бесстрастно рассматривая три крошечные фигурки, упрямо ползущие к перевалу Двух Топоров. Да, именно три: лошади не счет…